Помни войну!

__________________________________________________________________________________________

«На старости  я сызнова  живу,

Минувшее  проходит  предо мною…»

А.С. Пушкин

Коллективная память нашего  прихода пополняется воспоминаниями прихожан, участвовавших в Великой Отечественной войне на фронте или в тылу, переживших её детьми или знающих войну  из рассказов своих родных. 

Игнатьева (Попова) Таисия Алексеевна

«Когда началась война, мне было девять с половиной лет.

22 июня 1941 г. был теплый солнечный воскресный день. Отец утром пошел в баню, а я в новом нарядном платье собиралась идти кататься на каруселях, а затем в гости к родственникам. Вдруг прибежал взволнованный, мокрый от пота отец  и сообщил страшную весть. Мама и бабушка Аня заплакали. Так же вели себя и другие женщины на улице. Вместо развлечений меня отправили в магазин за хлебом, солью и спичками. Я не понимала, почему все так переживают, ведь в «финскую» войну все было хорошо: отец  много зарабатывал, хотя почти не бывал дома.
Но через несколько дней Великие Луки начали бомбить: все стало ясно. Для защиты от авиаударов жители города выкапывали земляные рвы, закрывали их сверху. Некоторые 1956г. рыли ямы в своих огородах, другие – делали окопы на несколько семей около домов. Эти убежища  были ненадежны, если бомба взрывалась рядом, люди получали ранения или погибали. Вражеская армия быстро приближалась. Железнодорожное депо перевели в тыл, а отца – мобилизовали, как машиниста. После первых бомбежек мама с нами уехала в деревню Кривицы. Вернулись в Великие Луки осенью, когда город был занят  немцами. Вскоре проживающим у станции, велели переселиться. Наша семья переехала в центр, к двоюродной сестре мамы - Наталье. У них с мужем тоже было две дочки: Майя и Светлана. Перед приходом врага им предлагали эвакуироваться, но они отказались, что стало роковым. Мужа Натальи, еврея, фашисты расстреляли почти сразу, как захватили город, а Наталью с дочерью Светланой угнали на работу. Вторую дочь Майю успели отвезти в деревню к родственникам.
Зимой 1941-1942  во время авиаудара по железнодорожному составу погиб отец – Алексей Николаевич Попов. В 1942 в Великих Луках было очень голодно: картофельные очистки являлись лакомством! Чтобы выжить, приходилось отрезать куски от старых телячьих шкур, варить их, получалось желе, как студень. Немного помогала продажа вещей.  Один раз знакомые продали отруби, мама сварила из них кашу, попробовала ее и отравилась – еле выжила.
Зимой 1942-1943  наши войска начали операцию по освобождению Великих Лук. Вражеский гарнизон закрепился в старой крепости 1812 г. Тяжелые бои,  сильные обстрелы, вода в реке Ловать была красная… Страх потерять мать заставлял меня саму ходить за водой на реку. Дедушка Петр Иванович был ранен под лопатку, а потом снарядом ему перебило ногу. Бабушка Аня договорилась отправить его  в госпиталь с ранеными советскими солдатами и сопровождала его, но он умер по дороге из-за потери крови.
Горожан, фактически оказавшихся на передовой, стали расселять по деревням в глубине освобожденной территории. Стояли сильные морозы,  значительную часть пути пришлось проделать пешком. В населенных пунктах просились у хозяев переночевать в банях, а заодно помыться, пропарить одежду от вшей. Еды не было, мама посылала меня ходить по избам – просить, но я отказывалась. Помощь приходила от Бога и добрых людей: то как-то на дороге нашли целую буханку хлеба, то ехавшие на передовую солдаты угощали чем-нибудь, а один раз хозяева не только пустили пожить, но даже накормили картошкой.
В той деревне, куда мы с мамой и сестрой были определены, таких же, как мы, беженцев-горожан, стал «косить» тиф –  умерших складировали на краю деревни. Мама решила перебираться в Кривицы, но какая ситуация была там, мы не знали, и она послала меня «в разведку». Идти было далеко и страшно, но, Слава Богу, по дороге я встретила бабушку Аню –  она возвращалась в Кривицы  после смерти дедушки.
В апреле 1943 мы поселилась в доме у сестер бабушки Ани, у них был огород: картошка, овощи –  спасенье приехавшим. Мама устроилась на работу в колхоз, а потом купила полдома в этой же деревне.
В сентябре 1943 г. я пошла в школу в деревне Коськово, в 3-4 км от дома. Тогда в классах было по 12-15 человек, в одном классе учились ребята разных возрастов. Электричества не было, и уроки проходили при свете керосиновых ламп. Зимой топили печь, и было тепло. Учебников не хватало: давали один на 3 - 4-х учеников из одной или соседних деревень; занимались по очереди, писали на каких-то старых использованных листах бумаги, газетах... Все дети по мере сил помогали взрослым (мужчин почти не было) по хозяйству: весной – на посевной, осенью – на уборке урожая (в основном – картошки), а летом они собирали грибы и ягоды, которые сдавались в колхоз.

О победе я узнала в школе 10 мая 1945 г. В класс пришел директор и сообщил эту долгожданную весть. Ребята закричали «ура», но многие и заплакали – у большинства детей погибли отцы и другие родные. Тот день был дождливый, природа тоже оплакивала погибших...»
 

Клавдия Петровна Яковлева

 Мое военное детство

 «Жила-была девочка, родившаяся 14 мая 1937 года в городе Щекино, Тульской области, что в 10 минутах езды от Ясной Поляны.

Детство выхватывается из памяти эпизодами, какими-то видимыми моментами. Отца помню смутно (он в 1941 ушел на фронт), а вот бабушку - очень хорошо, будто она и сейчас со мною. Как усердно она молилась за нас, как жалела нас четырех маленьких сестер!

Я, третья по счету, помню, как в жуткие морозы прибегала из школы (1944 год) и сбрасывала валенки (одни на двоих) для старшей сестры, учившейся во вторую смену. А бабушка, наклонив свою голову, приговаривала: «Три руки о мои виски, три!» И окоченевшие пальцы рук от трения о волосы, действительно, согревались.
Война! Это страшное слово вошло в мою жизнь, когда мне было 5 лет. Помню хорошо, как немцы вошли в дом, двухэтажный, многоквартирный, и нас всех - бабушку, маму и четырех девочек - выселили в кухню, а сами расположились в нашей комнате.
Бомбежки были очень сильные.  Немцы рвались к Тульским оружейным заводам.  Наши смастерили макеты заводов, расположили их вблизи Ясной Поляны, потому досталось и имению... Бабушка, как только начинался обстрел, собирала нас, прятала в подвале сарая, обкладывала нас подушками, шевелила губами и крестила нас...

Ещё помню, как она нас спасла от сиротства.  1942 год - морозы жуткие, а мама, носившая воду из колонки, пролила её нечаянно в коридоре. Полы были деревянные, быстро обледенели. Немецкий офицер, поскользнувшись, упал и стал требовать маму, чтобы расстрелять её, как покушавшуюся на его жизнь. Бабушка, упав на колени и выставив нас перед ним, запричитала: «На кого ты сирот оставишь?»  Слава Богу, обошлось...  

И другое - младшая сестра Зина (ей было 3 годика), заходилась под вечер плачем, и эти же немцы выносили ей конфетку, чтобы не мешала им спать. Мы после их ухода нюхали коробки из-под конфет, и этот запах нам казался нереально сказочным…
Пожар детского сада – зарево было огромным - всё выгорело, остались лишь стены. Идем на пепелище, собираем чудом уцелевшие глиняные головки кукол, приделываем туловища, руки (из чулок в резиночку) – какими  мы были счастливыми с этими самодельными куклами!
Моя первая учительница Мария Ивановна Недугова - разве можно забыть её старенькую и считавшую каждого из нас своим ребенком?!  Классы были большие, мы сидели по трое за партой, бывало, что чернила замерзали, и  мы просто слушали и смотрели… Помню, нам давали розовые пирожки из ржаной муки, почему  розовые – не знаю... Что это было за лакомство!
Почти все мы были стрижены наголо – бороться легче с вшивостью; на одной из фотографий, мы стоим как солдатики...  И постоянное чувство голода… Бедная мама! Как она, не имевшая никакого образования, ухитрялась работать везде, привлекая и нас. Весной мы выкапывали перезимовавшую картошку, и она выпекала "кавардашки". Масла не было, жарила она их на рыбьем жире, запах – отвратительный,  но, оказывается, этот жир и спас нас от гиповитаминоза и рахита...
Сидим  мы за столом (после войны), на столе одна миска с супом (крапива, щавель, лебеда - все собирали сами) и ложка козьего молока, им бабушка приправляла это блюдо. Входит сборщик налогов: «Сколько у вас какой скотины?» Бабушка: «Да вот четыре свинки,  милый, никакой другой скотины нет!»
ПОБЕДА! Помню только, что я спала и меня разбудили крики: «Победа! Победа!» Это было в ночь на 9 мая.  Конечно, никто не спал, все, все ликовали! Как долго мы ждали её!  Когда настало утро, мы стали делать клумбу - украсили ее дерном и, разбив красные кирпичи (благо, их было много!) выкладывали из них "9 МАЯ".  Мели улицу, чистота была идеальная, в подъездах мыли пол так, что на ступеньки лестниц мы садились в трусиках! А это был шахтерский город – один из Подмосковного Угольного бассейна. Шахтеры, возвращавшиеся из забоев, шли черные, на лицах были только белки глаз и белые зубы. Но никогда они не позволяли себе нецензурной брани! Берегли детей от сквернословия!
А как гуляли - целыми домами, целой улицей... Какие песни, частушки пели, плясали. Мы в  ситцевых выцветших платьицах, передаваемых по наследству, были  счастливыми, довольными всем детьми».

 
 
О своей  матери  Митряйкиной (Васке) Анастасии Ивановне рассказывают дочери  Людмила, Вера и Светлана

«Они прикрыли жизнь собою,
Жить начинавшие едва,
Чтоб было небо голубое,
Была зеленая трава».
Римма Казакова

«Наша мама, Анастасия Ивановна, родилась в Мордовской  АССР в 1928 г., а в 1937  началось раскулачивание. Дедушка бежал со своим старшим сыном Борисом  в Елизаветино Гатчинского района. Здесь был известковый завод, куда дедушка устроился дробить камни. Позже к ним перебралась бабушка с мамой и младшим братом Павлом. Дедушка был комиссован из-за туберкулеза легких.
В первые дни войны погиб на Украине мамин брат Борис –  десантник.   Десант был  выброшен почти  на врага и  полностью расстрелян в воздухе.
Эвакуироваться семья не успела, 19 августа 1941 г. немцы уже были в Елизаветино.  Двух  жителей поселка повесили, якобы за связь с партизанами. Дедушка стал работать на железной дороге, а вместо бабушки с ним работала мама - девочка 13 лет.  26 января 1944 г. Елизаветино освободили от фашистов, дедушку сразу отправили в штрафбат на передовую под Псков. В апреле 1944  во время наступления его ранило осколком в ногу – её  отняли по колено. Приказом от 22 июля 1945 г. был награжден медалью «За отвагу».
При отходе из Елизаветино немцы, что успели, заминировали. Чтобы разминировать поля и лес, обучили молодых девушек, как находить взрывоопасные предметы. В руки –  миноискатели, за плечи –   вещмешок с толом и шнурами. Было трудно и опасно: вся земля  начинена металлом.  Страха не было. Девушки старались не пропустить ни одной мины и гранаты. Бабушка давала маме лепешку из лебеды и свое благословение. И Бог миловал. Никто из отряда не погиб.  Немецкая граната –  самая страшная находка. По одной взрывать нельзя, их собирали в кучу, подводили бикфордов шнур, прятались в заранее подготовленное место, а потом уже взрывали.  Звание «Ветеран ВОВ»  маме присвоили через много лет.
     Мы благодарны нашей маме за то, что она в тяжелые  послевоенные годы вырастила и выучила нас, научила не бояться трудностей в жизни, преодолевать их, а  главное, дружно жить и помогать друг другу.
Светлая  ей  память!» 
 
 

«Оккупационное детство» Беляева Олега Константиновича

«Мне было 5 лет, когда немцы вошли в Вырицу. Мама, медицинский работник и военнообязанная, получив  предписание на эвакуацию с двумя маленькими сыновьями, приехала за нами  к родителям  в Вырицу вечером, а утром в поселке – немцы.  Так мы оказались в оккупации.

   Мой  дед  Никифор с материнской стороны, родом из Новгородской губернии, имел медицинское образование и воевал фельдшером  в  Первую Мировую войну.  Потом сражался в рядах красных  в Сибири,  взят в плен белыми, с группой солдат был отпущен на все четыре стороны.  Вернулся в Европейскую часть России,  жил  и работал в поселке Вырица. Фельдшером он  был отменным, в поселке многие  предпочитали  лечиться у него.  Хорошо помню его маленький  кабинет  с медицинскими книгами и лекарствами.
   Помню, в наш дом поселили  немецкого  офицера.  Мы впятером ютились в маленькой комнате и кухне. Офицера  мы  почти  не видели.  Помню, немецкий солдат из соседнего дома  угощал меня шоколадом.  
   Осенью 41 года,  неожиданно для  всех,  немцы собрали евреев и за деревней Вырица  расстреляли. Глава одной из семей был эстонец. Немцы предложили ему уйти. Ответ: «Раз семью мою берете, пойду и я». Разве он  мог поступить иначе?  Зимой 41 года немцы повесили на рынке двух человек за кражу  буханки  хлеба.
   Между отрывистым берегом  реки Оредеж и Коммунальным проспектом  в домах бывших санаториев немцы устроили  лагерь для военнопленных.  Многие умирали от голода и болезней, их хоронили  в пределах лагеря (после  войны там  находили человеческие останки). К зиме лагерь ликвидировали, в домах поселились солдаты. Они  не умели топить русские печи,  Начались пожары, в основном, по ночам,  немцы выскакивали из домов,  в чем попало, что вызывало  понятные насмешки жителей Вырицы.
   Я помню, как по улицам ходили испанцы (говорили – «Голубая  дивизия»), навеселе,  с расстегнутыми воротниками, наигрывая на губных гармошках.
   Женщин сгоняли на строительство и ремонт дороги в сторону Сиверской. Работа была очень тяжелая.  Отношение немцев к русским «рабам» было разное: солдат, маленький  и раздраженный, все  время кричал: «Arbaiten! Arbaiten!»,  не давая ни минуты отдохнуть, фельдфебель  же, постарше, очевидно, после  ранения, смотрел: едет легковая  машина – «Arbaiten!», едет грузовая или с солдатами – «Erholen!».  Когда открыли больницу для гражданского населения,  мама и дедушка начали там работать по специальности.  
    Летними вечерами  мы собирались в комнате у северного окна и  смотрели в сторону Ленинграда: зарево – значит, город  держится. А зимой с наступлением темноты прислушивались к звукам.  Летят  «ночные ведьмы» – будет бомбежка.  Дед всегда оставался в доме, а мама и бабушка с нами  уходили в окоп, иногда до утра. С тех пор  звуки поршневого самолета  для  меня   тягостны.
   В 1941 году немцы на улицах говорили: «Leningrad, кaput», в 43-ем  - «Leningrad, sehr schlecht». 
Когда стало очень  голодно, собрали  кое-какие вещи.  Мама отправилась в сторону Пскова по селам  менять вещи  на хлеб.  В одиночку не ходили: могли убить в дороге, и даже хозяева, приютившие на ночь.  По маминому  рассказу, молодая  женщина, обменяв все, заторопилась к своим детям, ушла одна – хозяин, у которого она ночевала, догнал её, а  потом они увидели ее засыпанный снегом труп. Мама ходила  менять вещи несколько раз. До её  возвращения  в доме жили рядом страх, надежда и молитва бабушки.  Господь миловал.
   Январь 1944. Немцы начали готовиться к отступлению дней за 10, отводили тяжелую технику. Страшным был последний день.  Жителей выгоняли из домов, поджигали дома. Многие попрятались по окопам, по лесочкам  (их в Вырице было много). Ушли немцы -жители  вернулись домой, а 28 января пришли наши.  Освобождение. Ликование.
   И  последнее, о чем я  вспоминаю с волнением,  осознавая всю значимость тех событий. Поздней осенью 1941 года немцы в Вырице открыли церковь.  В церковь Казанской иконы Божией Матери бабушка всегда брала меня.  В эту церковь, когда позволяло  здоровье, приходил  старец  Серафим  – его дом находился недалеко,  на улице Пильная.

Когда бы мы с бабушкой ни приходили, он уже находился в правом приделе.  По церкви шелестело: «Старец… Старец». По моему тогдашнему  мальчишескому восприятию –  в приделе стоял сухонький маленький старичок, глубоко погруженный в молитву,  и прихожане старались его не беспокоить.  Но домой к нему, иеросхимонаху и прозорливцу, ходили многие  женщины, обеспокоенные судьбами  близких.  Он принимал всех.  Ни мама, ни бабушка не пошли узнавать о нашем отце– боялись, пусть неизвестность, постоянная тревога, но ведь и надежда.  Подруги  за неё спросили у провидца Серафима. Получили ответ: «Жив, ранен, вернется».  Все  так  и случилось.  Господь  Бог сподобил  меня лицезреть, пусть и в малом возрасте, преподобного исповедника Российского Серафима Вырицкого. Его икона у нас дома.  Мы с братом Виктором, уже зрелыми мужами, посещали  его могилу».

   
Нина Ивановна Пикина

Блинова  Лидия Григорьевна о старшей сестре Нине

 «Втроем с мамой и Ниной, ей в 1941 году было 15 лет, мы переживали всю блокаду. По линии отца у нас не осталось никого: либо фронт, либо голод. Со стороны мамы – тетя, которая вытащила меня из рук смерти, я об этом писала ранее в своих воспоминаниях. Сестра Нина в свои 15 лет работала в стройбате на «Дороге жизни».  Ни мама, ни сестра, никто из знакомых фронтовиков после войны не  рассказывали ничего. О страшном, грязном, жутком вспоминать не хотелось.  Но кое о чем все-таки,  уже далеко потом,  вспоминали».  

Лидия Григорьевна вспоминает слова Нины: «27 января 141 года отправилась я  отоваривать карточки, народу видимо-невидимо. Надежды никакой. Магазин открылся, народ хлынул. Люди лезли по головам. Я стою недалеко от входа.  Надежды попасть в магазин – никакой.  И вдруг, этот людской вал качнулся, подхватил меня и вбросил в магазин. Не чудо ли?  27 января – день равноапостольной Нины… А обстрелы Московского вокзала, площадь залитая кровью, трупы, окровавленные части тех, кто только, что были живы… А однажды мы с подругой попали под обстрел, я осталась на месте, подруга поспешила в укрытие, и вслед за ней туда влетел снаряд…  Однажды мы с мамой пилили во дворе дрова; началась бомбежка, прямо над нами бомба.  Это конец! Но несущая смерть предназначалась не нам, а Мариинской больнице». 

 «Ниночка же возила меня в детский сад, на санках, когда я еще из-за слабости не могла ходить, всю закутанную в кучу тряпок мимо больницы, мимо гор трупов, лежащих на Литейном проспекте».    

Фомиченко Мария  Павловна
Нина Николаевна Дубкова рассказывает о своей маме

 «Я и моя мама – сталинградцы, и это наш любимый город. Моя мама в 14-летнем возрасте пережила все ужасы, выпавшие на долю  сталинградцев: жесточайшую бомбардировку  города в июне 1942 года, превратившую его в развалины,  запоздалую эвакуацию жителей  города в Астраханский край, возвращение в разоренный город.

   Хочется поведать об особенно поразивших ее эпизодах:
   Сентябрь 1942 года.  Немцы вплотную подошли к городу.  Мама с сестрой переправились, по просьбе бабушки,  на тот берег Волги  на бахчу за арбузами  и дынями (у городских жителей были бахчи на солончаках).  Вот  они  возвращаются,  уже на самой середине реки. Вдруг появляется немецкий самолет, вероятно разведчик, так как он не стрелял, а летал  кругами, то поднимаясь, то снижаясь так, что видно было его усмехающееся лицо.  Девочки  очень испугались.  Мама толкнула сестренку  на дно лодки и закрыла ее собой.  Немец  все- таки дал им добраться до берега.  Но мама  на всю жизнь запомнила  выражение его лица – наглое, хозяйское».
 
«Февраль 1943 года.  Капитуляция  группировки Паулюса.  Пленных из  «Сталинградского котла»  отправляли в лагеря. Путь одной из групп пролегал через южные окраины города, где жила семья мамы  в доме, чудом сохранившемся от разрушений. Перед домом  – большой пустырь, на котором делали  привал для пленных.  Голодные, изможденные, они садились, ложились прямо в таявший снег и просили  что-нибудь поесть  у собравшихся  жителей.  Многие женщины делились с ними хлебом, картошкой, хотя сами  жили очень скудно, да и скарба домашнего у них почти не было.  Немцы,  в благодарность,  отдавали  то немногое ценное, что у них еще оставалось.  Некоторые из  женщин не брали  ничего, некоторые принимали,  как ответ на благодеяние или как частичное восполнение произведенного немцами разорения.  Бабушка послала  маму с нехитрой едой и наказом от  пленных ничего не брать.  В группе пленных мама увидела глаза,  глаза, молящие,  глаза, страдающие, и  поняла, что не может пройти мимо них.  Подошла, отдала принесенное, немец  лихорадочно стал стаскивать с пальца массивное, очевидно, фамильное, серебряное кольцо. Мама  резко остановила его жестом и повернулась, чтобы уйти.  Немец упал на колени и сказал: «Спасибо, девочка!  Простите нас, простите!» (мама поняла, потому что учила этот язык в школе).  Практически одновременно младшая сестра Капа увидела на заднем дворе в луже  пленного, который с трудом поднимал голову и звал: «Kinder, kinder…». Пока Капа  бегала за бабушкой, чтобы помочь немцу, он умер. Когда мама прибежала домой и рассказала о своем впечатлении бабушке, сестренке, то они вместе долго, долго  плакали  и молились за  всех».    
 
Вечная и Светлая Память ушедшим от нас!
Многая и благая лета  всем живым!

Статью подготовила прихожанка нашего Храма Римма Михайловна Беляева