КРЕЩЕННЫЕ БЛОКАДОЙ

_____________________________________________ _______________________________________________________

Сестра моя, товарищ, друг и брат,
ведь это мы, крещенные блокадой!
Нас вместе называют - Ленинград,
и шар земной гордится Ленинградом.

Двойною жизнью мы сейчас живем:
в кольце и стуже, в голоде, в печали,
мы дышим завтрашним, счастливым, щедрым днем,-
мы сами этот день завоевали.

Ольга Берггольц.

Блокада Ленинграда длилась ровно 871 день. Это самая продолжительная и страшная осада города за всю историю человечества.

«Доедите чечевицу  – отдадите Ленинград» – было напечатано в одной из разбрасываемых по городу листовок.
В этой отсылке к известному библейскому сюжету, в предложении   «продать первородство за похлебку» была явная насмешка.
Кроме того, Гитлер в одном из своих воззваний заявлял, что обезумевшие от голода люди «низшей расы» будут, как животные, заботиться только о себе: «Они будут спасать только свою семью, если правящий класс не заставит их подумать о других».
 

Многочисленные свидетельства позволяют нам с уверенностью утверждать, что враг обманулся в своих расчетах: жители нашего города проявили беспрецедентную стойкость и мужество, сохранив человеческое достоинство в нечеловеческих условиях, заслужив нашему городу звание Города-Героя.
Именно поддерживая  в себе и друг в друге человечность люди помогли друг другу выстоять. Только тот, кто не шел против совести,  мог остаться по-настоящему «живым», сохранить душу от внутреннего распада.

Первая блокадная зима была самой страшной. В домах холодно и темно. С ноября 1941 в городе почти не используется электроэнергия.  Заводы и фабрики постепенно лишаются электроснабжения. Несмотря на это, город продолжает трудиться для фронта. Рабочие заводов собирают  снаряды вручную, пускаются в ход установки паровых двигателей. На швейную фабрику работницы  привозят на санках свои домашние швейные машинки (ручные и ножные). Выполнение заказов для фронта продолжается. На заводе «Большевик», чтобы изготовить крайне необходимые детали, к небольшому токарному станку присоединили ножную педаль. На Государственном оптико-механическом заводе станок работал с помощью велосипедной передачи» (по книге: Буров А.В. «Блокада день за днем»).

До декабря, пока дети и учителя еще могли ходить – они шли в школы. «С лучиной встречал нас учитель у входа в подвал. Мы рассаживались по своим местам. У дежурного по классу были теперь такие обязанности: он заранее заготавливал лучины и стоял с зажженной палочкой, освещая школьную доску, на которой учитель писал задачи и стихи. В полутьме писать ученикам было трудно, поэтому уроки заучивали наизусть, часто под грохот взрывов» – рассказывает  Валентина Ивановна Полякова, врач.

В декабре почти все школы закрылись. И взрослым, в свободное от забот и работы время, и детям очень важно было читать. Очень много читали о подвигах и героях, читали русскую классику, чтение помогало вернуться мыслью к нормальной жизни, оно было средством сохранения самообладания. Юрий Васильевич Маретин: «Сам себе я напоминал кочан капусты – столько на мне было одежек. Мне было десять лет. С утра я садился за большой письменный стол и при свете самодельной коптилки читал книгу за книгой. Мама, как могла, создавала мне условия для чтения… Для меня как-то потерялся счет дням и неделям. Когда приоткрывали плотные шторы, то за окном не было видно ничего живого: обледеневшие крыши и стены домов, снег, хмурое небо. А страницы книг открывали мне яркий мир».

«Зимой 1941 года ко мне пришел мой школьный товарищ Вова Ефремов. Я его с трудом узнала – так он похудел. Он был как маленький старичок. Ему было 10 лет. Опустившись на стул, он сказал: «Леля! Очень есть хочется! Нет ли у тебя… чего-нибудь почитать?». Я дала ему какую-то книгу. Через несколько дней узнала, что Вова умер» - свидетельствует Ольга Николаевна Тюлева.

«Оказалось, что в нашем доме в живых осталось всего трое старших детей. Нам было от 11 до 14 лет. Остальные умерли или были меньше нас. Мы сами решили организовать свою бригаду, чтобы помочь восстанавливать свой дом. Конечно, это было уже, когда нормы хлеба прибавили, и мы немного окрепли. Крыша нашего дома была пробита в нескольких местах. Стали заделывать пробоины кусками толя. Помогали в ремонте водопровода. Дом стоял без воды. Вместе со взрослыми чинили, утепляли трубы. Наша бригада работала с марта по сентябрь. Хотелось делать все, что в наших силах, чтобы помочь своему городу». Ю.В. Маретин.

 «У нас был подшефный госпиталь. В выходные дни мы ходили к раненым. Писали под их диктовку письма, читали книги, помогали нянечкам чинить белье. Выступали в палатах с концертами. Мы видели – раненые были рады нашему приходу… Тогда мы удивлялись – почему они плачут, слушая наше пение» О.Н. Тюлева.
Многие из ребят помогали, защищая город от «зажигалок» - зажигательных бомб с напалмом. Они дежурили на крышах города,  упавшую бомбу нужно было срочно взять щипцами и сбросить вниз, где её гасили в песке. Смотреть напрямую на бомбу ни в коем случае было нельзя, но мальчики, дежурившие на крыше, не всегда соблюдали технику безопасности. После войны в городе было достаточно много ослепших детей.

Женщина-врач обходит квартиры… Она беременна. День за днем привыкает, входя в жилой дом, переступать через трупы умерших от голода людей, чтобы дойти к еще живым, оказать посильную помощь. «В темных комнатах (электричества же не было), мама нащупывала пульс на руке, чтобы определить, бьется ли сердце у человека... Она вспоминала, как смерть от голода косила десятками подростков-фезеушников, их общежитие было на ее участке у Литейного проспекта. Люди вымирали целыми семьями, квартирами... Иногда приходилось вытаскивать маленького ребенка из постели, где лежал труп его матери...»  рассказывает Наталья Петровна, жительница нашего города о своей маме.  Она пишет и том, как родился старший брат во время блокады, как маме помогали совсем незнакомые люди. Вышло так, что в офицерском госпитале в одно и то же время оказались роженица и ее муж, прибывший раненым с фронта. В палате мужа раненые бойцы собрали в одну тарелку свои дневные порции каши и передали молодой матери. «Рассказывала она мне и про безымянного бойца, по виду совсем мальчишку. Он увидел на перекрестке мою маму, которая вот-вот должна была родить. Парнишка спрыгнул из кузова затормозившего грузовика, подбежал и сунул ей в руки полбуханки черного хлеба. Мама не успела спросить, как его зовут. Поняла только, что он едет на фронт, а это паек, выданный ему в дорогу. Потому моя мать и выжила, потому и я родилась, что были в блокаду люди, делившиеся своим последним».  Ребенок родился в октябре 1941.  «У мамы от истощения не было молока. Чтобы спасти младенца, от нее делали ему прямое переливание крови. Но потом уже у мамы и кровь из вены не шла... 2 января 1942 года Юра умер». 

По некоторым подсчетам, из 400 тысяч детей, остававшихся в городе к ноябрю 1941 года, погибло не менее 200 тысяч.

 
Учителя, врачи, санитарки, социальные работники занимались спасением детей. «Во время блокады моя мама – учитель, занималась тем, что обходила дома и искала осиротевших детей – тех, у кого умерли родители. Фактически она спасала этих детей – без родных малыши были обречены на гибель от холода и голода. Мама отводила их в детский дом. Там о них заботились и кормили: давали горячую баланду (мучной суп) и кусок хлеба. Это было значительно лучше, чем 125 грамм хлеба, которые выдавали ежедневно «по талонам». Плюс к этому три раза в день детей поили чаем, чтобы они могли согреться» – рассказывает Светлана Васильевна Магаева. «Однажды моя мама не вернулась домой – пропала без вести. На следующий день учительница, которая так же, как и мама искала осиротевших детей, забрала меня в детский дом. Я была тогда в жутком состоянии, думала, что мама погибла – пропало желание жить. Потом выяснилось, что у нее случился голодный обморок на улице, добрые люди подобрали ее и отнесли в больницу, в палату для умирающих. Я бегала к ней из детского дома, носила ей баланду в детской кукольной чашке. Мне тогда казалось, что если я не буду этого делать – мама умрет. Она чудом выжила. Я сама тогда не умерла с голоду только благодаря детскому дому и бескорыстному подвигу воспитателей. Они нас просто спасли от голодной смерти. В детском доме были минимальные жизненные условия. Кто-то там выживал, но многие дети умирали – их приносили туда на руках с тяжелой формой дистрофии. Ампулы с глюкозой, которых было очень мало, вкалывали только умирающим – многих детей это спасало от смерти, они буквально воскресали на глазах» С.В. Магаева.

Примерно до января - февраля 1942 года, о снабжении переполненных детдомов еще не было особого распоряжения.
В ту страшную первую зиму,  у детей не было бы никаких шансов выжить, если бы не помощь обычных женщин Ленинграда.

 
  Зайдя по обязанности с проверкой в фабричный детдом, инспектор  нашла обтянутые кожей скелеты с огромными глазами, они были не в силах встать с постели, грязные пеленки примерзали к железным кроватям. Узнав, в каком ужасном состоянии находятся дети, ее сотрудницы, работницы фабрики – не смогли остаться равнодушными, перенесли детей в теплое помещение, нагрев воды, помыли, накормили горячей похлебкой. Сами истощенные, чуть живые от голода и холода, они после тяжелого рабочего дня, ночами шили для беспризорных детей рубашечки, платьица, костюмчики из своих юбок и халатов, ботиночки из старых шинелей…

Женщины - бойцы МПВО, дружинницы, санитарные инспекторы – вот те, кому многие обязаны спасением своей жизни.
 «Видишь – еле бредет человек. Подходишь, спрашиваешь: „Что с вами?“ „Доченька, отойти не могу, силы нет”. Расспросишь, где живет, есть ли кто-нибудь дома и отвозишь на санках в больницу или домой». Дружинница В. Щекина лично спасла десятки детей, каждому хотела дать свою фамилию, вместе с другими девушками своего «звена» отряда вынесла из квартир в стационары 480 человек – на плечах, которые были стерты от ремней тяжелых носилок.
В состав МПВО входило несколько различных подразделений – медико-санитарные, пожарные, саперные, взвод наблюдения и разведки, дегазационные. Во время воздушных тревог хрупкие девушки - бойцы МПВО выезжали на места бомбежек и спасали раненых, а в остальные дни занимались хозяйственными работами – восстанавливали трамвайные пути, зимой - счищали снег и наледь на тротуарах, площадках, разбирали деревянные дома на дрова, тушили зажигательные бомбы. Они ставили минные заграждения, маскировали важнейшие объекты города, рыли траншеи для укрытия,  а на подступах к Ленинграду — противотанковые рвы.

«Однажды мы отработали 12 часов, разгружая раненых, и позвонили в штаб, чтобы нам прислали замену. А начальник сказал: вы спросите, у тех, кого разгружаете, сколько дней и ночей они лежали на морозе и не спали. Нам было очень стыдно, правда, через час, замену все-таки прислали». 18 января, в день Прорыва блокады подруги работали в Мечниковской больнице, куда составы с ранеными поступали один за другим. Девочки, по двое, на носилках переносили десятки человек. «Поздно ночью грузили состав. Дорога неровная, все перерыто перекопано. Мы споткнулись и носилки встряхнуло. На носилках – полковник, он на нас наорал тогда – ему было очень больно. Но когда мы его принесли в больницу, и он увидел, кто его нес, извинялся». (Ольга Владимировна Антонова, и две её боевые подруги - Тамара Петровна Иванова и Татьяна Ивановна Кузнецова).

Несмотря ни на что, обычные люди помогают друг другу, своим и «чужим», знакомым и незнакомым. Приходят навестить соседей, которых не видели несколько дней. Ухаживают за наиболее ослабевшими. Потерянные кем-то карточки на хлеб – возвращают владельцу.  «Здесь твердо выработалась средняя норма поведения …оказаться ниже этой нормы значило бы оказаться неполноценным…„Я не пойду туда, куда меня посылают, потому что будет обстрел, и я боюсь за свою жизнь". Такое заявление в лучшем случае было бы встречено очень неприятным молчанием. И почти никто не говорил этого, и главное – почти никто этого не делал» Л.Гинзбург.

Кто умер сегодня, сколько хлеба осталось на день – обычные дневниковые записи того времени. Но основное – не это.
В своих дневниках блокадники часто и настойчиво повторяют для себя свои нравственные принципы, сокрушаются о каждом неверном поступке,  постоянно, день за днем проверяют себя на соответствие, считая героизм – нормой, особенно – в их положении. Это то, к чему они призваны. А в мыслях, ведущих к снижению идеалов, падению, внутреннему поражению явственно чувствуют дыхание смерти – с этими мыслями упорно борются в себе. Борются и с унынием. И помогают в этом тем, кто слабее.

 «Я никогда не забуду нашу учительницу в детском доме – Ольгу Николаевну, которая ежедневно заставляла нас делать зарядку. Она заключалась в том, чтобы каждое утро повторять: «Январь пережили, февраль переживем, а в марте запоем»! Запоем, то есть, будем спасены. Во время бомбежек в детском доме, я и мои приятели, верили в то, что нас кто-то хранит. Почему-то мы все складывали молитвенно ручки, хотя нас никто никогда этому не учил, и читали нашу детскую молитву: «Снаряды, снаряды, вам падать не надо, на наш Ленинград, на наших ребят». Эта мольба была стихийной молитвой детей, не получивших никакого религиозного воспитания. Многие из нас никогда не слышали о Боге и не знали, как обращаться к Нему. Бомбы страшно выли, снаряды оглушительно свистели, и мы твердили нашу мольбу до сигнала отбоя воздушной тревоги». (С.В. Магаева).
 Мальчика подобрали на улице - он все время повторял: «Я ни разу ничего не украл». Очень важно для него это было. Он верил, что его спасут. Ведь он так старался не сдаться, и не сдался голоду. Многие из таких замерзающих на улице, интуитивно верили, что их не забудут за их труд, за их помощь другим людям. 

 «Почти все мы, кто прошел через блокаду, пришли к вере. Потому  что люди столкнулись с тем, чего они не могли объяснить, то есть с чудом. Потребность помогать ближнему выросла из горького блокадного опыта. Без взаимопомощи блокадники не смогли бы выжить» - свидетельствует Светлана Васильевна Магаева, врач-физилог. «С годами мы осознали, что усвоенный нами спасительный принцип взаимной поддержки удивительным образом совпадает с христианской заповедью — и это не случайное совпадение»…
 

Ольга Берггольц

Февральский дневник
I
Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
не плача, рассказала, что вчера
единственного схоронила друга,
и мы молчали с нею до утра.

Какие ж я могла найти слова,
я тоже - ленинградская вдова.

Мы съели хлеб, что был отложен на день,
в один платок закутались вдвоем,
и тихо-тихо стало в Ленинграде.
Один, стуча, трудился метроном...
И стыли ноги, и томилась свечка.
Вокруг ее слепого огонька
образовалось лунное колечко,
похожее на радугу слегка.
Когда немного посветлело небо,
мы вместе вышли за водой и хлебом
и услыхали дальней канонады
рыдающий, тяжелый, мерный гул:
то Армия рвала кольцо блокады,
вела огонь по нашему врагу.

II
А город был в дремучий убран иней.
Уездные сугробы, тишина...
Не отыскать в снегах трамвайных линий,
одних полозьев жалоба слышна.

Скрипят, скрипят по Невскому полозья.
На детских санках, узеньких, смешных,
в кастрюльках воду голубую возят,
дрова и скарб, умерших и больных...

Так с декабря кочуют горожане
за много верст, в густой туманной мгле,
в глуши слепых, обледеневших зданий
отыскивая угол потеплей.

Вот женщина ведет куда-то мужа.
Седая полумаска на лице,
в руках бидончик - это суп на ужин.
Свистят снаряды, свирепеет стужа...
— Товарищи, мы в огненном кольце.

А девушка с лицом заиндевелым,
упрямо стиснув почерневший рот,
завернутое в одеяло тело
на Охтинское кладбище везет.

Везет, качаясь, - к вечеру добраться б...
Глаза бесстрастно смотрят в темноту.
Скинь шапку, гражданин! Провозят ленинградца,
погибшего на боевом посту.

Скрипят полозья в городе, скрипят...
Как многих нам уже недосчитаться!
Но мы не плачем: правду говорят,
что слезы вымерзли у ленинградцев.

Нет, мы не плачем. Слез для сердца мало.
Нам ненависть заплакать не дает.
Нам ненависть залогом жизни стала:
объединяет, греет и ведет.

О том, чтоб не прощала, не щадила,
чтоб мстила, мстила, мстила, как могу,
ко мне взывает братская могила
на Охтинском, на правом берегу.

III
Как мы в ту ночь молчали, как молчали...
Но я должна, мне надо говорить
с тобой, сестра по гневу и печали:
прозрачны мысли и душа горит.

Уже страданьям нашим не найти
ни меры, ни названья, ни сравненья.
Но мы в конце тернистого пути
и знаем - близок день освобожденья.

Наверно, будет грозный этот день
давно забытой радостью отмечен:
наверное, огонь дадут везде,
во все дома дадут, на целый вечер.

Двойною жизнью мы сейчас живем:
в кольце, во мраке, в голоде, в печали
мы дышим завтрашним, свободным, щедрым днем,
мы этот день уже завоевали.

IV
Враги ломились в город наш свободный,-
крошились камни городских ворот...
Но вышел на проспект Международный
вооруженный трудовой народ.

Он шел с бессмертным возгласом в груди:
- Умрем, но Красный Питер не сдадим!..

Красногвардейцы, вспомнив о былом,
формировали новые отряды,
и собирал бутылки каждый дом
и собственную строил баррикаду.

И вот за это долгими ночами
пытал нас враг железом и огнем...
- Ты сдашься, струсишь, - бомбы нам кричали,-
забьешься в землю, упадешь ничком.
Дрожа, запросят плена, как пощады,
не только люди - камни Ленинграда!

Но мы стояли на высоких крышах
с закинутою к небу головой,
не покидали хрупких наших вышек,
лопату сжав немеющей рукой.

...Наступит день, и, радуясь, спеша,
еще печальных не убрав развалин,
мы будем так наш город украшать,
как люди никогда не украшали.

И вот тогда на самом стройном зданье,
лицом к восходу солнца самого
поставим мраморное изваянье
простого труженика ПВО.

Пускай стоит, всегда зарей объятый,
так, как стоял, держа неравный бой:
с закинутою к небу головой,
с единственным оружием - лопатой.

V
О древнее орудие земное,
лопата, верная сестра земли!
Какой мы путь немыслимый с тобою
от баррикад до кладбища прошли.

Мне и самой порою не понять
всего, что выдержали мы с тобою...
Пройдя сквозь пытки страха и огня,
мы выдержали испытанье боем.

И каждый, защищавший Ленинград,
вложивший руку в пламенные раны.
не просто горожанин, а солдат,
по мужеству подобный ветерану.

Но тот, кто не жил с нами,- не поверит,
что в сотни раз почетней и трудней
в блокаде, в окруженье палачей
не превратиться в оборотня, в зверя...
. . . . . . . . . . . . . . . .

VI
Я никогда героем не была,
не жаждала ни славы, ни награды.
Дыша одним дыханьем с Ленинградом,
я не геройствовала, а жила.

И не хвалюсь я тем, что в дни блокады
не изменяла радости земной,
что как роса сияла эта радость,
угрюмо озаренная войной.

И если чем-нибудь могу гордиться,
то, как и все друзья мои вокруг,
горжусь, что до сих пор могу трудиться,
не складывая ослабевших рук.
Горжусь, что в эти дни, как никогда,
мы знали вдохновение труда.

В грязи, во мраке, в голоде, в печали,
где смерть, как тень тащилась по пятам,
такими мы счастливыми бывали,
такой свободой бурною дышали,
что внуки позавидовали б нам.

О да, мы счастье страшное открыли -
достойно не воспетое пока,-
когда последней коркою делились,
последнею щепоткой табака;
когда вели полночные беседы
у бедного и дымного огня,
как будем жить, когда придет победа,
всю нашу жизнь по-новому ценя.

И ты, мой друг, ты даже в годы мира,
как полдень жизни будешь вспоминать
дом на проспекте Красных Командиров,
где тлел огонь и дуло от окна.

Ты выпрямишься, вновь, как нынче, молод.
Ликуя, плача, сердце позовет
и эту тьму, и голос мой, и холод,
и баррикаду около ворот.

Да здравствует, да царствует всегда
простая человеческая радость,
основа обороны и труда,
бессмертие и сила Ленинграда!

Да здравствует суровый и спокойный,
глядевший смерти в самое лицо,
удушливое вынесший кольцо
как Человек, как Труженик, как Воин!

Сестра моя, товарищ, друг и брат,
ведь это мы, крещенные блокадой!
Нас вместе называют - Ленинград,
и шар земной гордится Ленинградом.

Двойною жизнью мы сейчас живем:
в кольце и стуже, в голоде, в печали,
мы дышим завтрашним, счастливым, щедрым днем,-
мы сами этот день завоевали.

И ночь ли будет, утро или вечер,
но в этот день мы встанем и пойдем
воительнице-армии навстречу
в освобожденном городе своем.

Мы выйдем без цветов, в помятых касках,
в тяжелых ватниках, в промерзших полумасках,

как равные, приветствуя войска.
И, крылья мечевидные расправив,
над нами встанет бронзовая Слава,
держа венок в обугленных руках.
(Январь-февраль 1942 г.)

Статью подготовила сестра Свято-Георгиевского сестричества Наталия Введенская

январь 2018 г.
_____________________________________________________________________________________________________________________

Использованы иллюстрации Марттила Елены Оскаровны
Справка:

Марттила Елена Оскаровна (р.1923, Петроград)
Перед самым началом Великой Отечественной войны окончила среднюю школу. Во время ленинградской Блокады работала медицинской сестрой в детской больнице им. Н.К.Крупской, разбирала развалины разрушенных домов, спасая людей. После войны окончила Художественное училище им. В.А.Серова. Преподавала графику в том же училище, вела художественные студии в Ленинградском педагогическом институте им. А.И.Герцена и Политехническом институте. Член Санкт-Петербургского союза художников. Живет и работает в Санкт-Петербурге.