Мое бессмертие – любовь

 К 120-летию Валентина Петровича
Катаева

Известный
писатель Валентин Петрович Катаев происходил из интеллигентной семьи. Его дед  по отцу – Василий Алексеевич Катаев – был
сыном священника, обучался в Вятской Духовной семинарии, затем закончил
Московскую Духовную Академию. С 1846 года работал инспектором в Глазовском
духовном училище, был протоиереем в Вятском кафедральном соборе. Отец Пётр
Васильевич Катаев учился в духовной семинарии, затем
окончил с серебряной медалью историко-филологический факультет Новороссийского
университета и многие годы преподавал в юнкерском и епархиальном училищах
Одессы. Мать Евгения Ивановна Бачей происходила из древнего рода
запорожских казаков. Прадед писателя
Елисей Алексеевич Бачей воевал с Наполеоном, а дед Иван Елисеевич Бачей окончив
гимназию, ушел добровольцем на Кавказ.

Родители часто читали детям вслух, прививая любовь к русской
классической литературе.  «В своих книгах я часто описывал русские
интеллигентные семьи, - вспоминал Валентин Катаев. Прообразом для меня служила
наша семья - папа, мама, тепло семейных отношений, царившее в нашем доме,
глубочайшая порядочность, бескорыстие. С детства я слышал имена Пушкина,
Гоголя, Толстого, Лескова. В книжном шкафу стоял двенадцатитомный заветный
Карамзин». Неслучайно у юного Валентина появляется любовь к поэзии: он
много пишет, советуется с учителями – главным своим учителем он называл И.
Бунина. В дальнейшем писатель будет известен нам как прозаик, но, несмотря на
то, что стихи его не были изданы отдельным сборником, он всю жизнь считал себя
поэтом.

Судьба
писателя, как и многих его соотечественников оказалась крепко сплетена с
трагическими событиями истории начала  XX
века. В 1915 году, не окончив гимназию, Валентин
Катаев уходит добровольцем в действующую армию. Помня завет своего учителя И.
Бунина – писать каждый день, - он, находясь на фронте, постоянно работал: писал
стихи, рассказы и очерки, которые охотно печатали даже столичные журналы.

Ночной бой

В цепи кричат
"ура!". Далеко вправо - бой.
Еловый лес пылает, как солома.
Ночная тишь разбужена пальбой,
Раскатистой, как дальний рокот грома.

Ночной пожар
зловещий отблеск льет.
И в шуме боя, четкий и печальный,
Стучит, как швейная машинка, пулемет
И строчит саван погребальный.

1916. Действующая армия. 

***

Туман весенний
стелется. Над лесом
Поплыл, курясь, прозрачный сизый дым.
И небо стало пепельно-белесым.
Каким-то близким, теплым и родным.

Тоска и грусть. С
утра на воздух тянет.
И я иду куда глаза глядят:
В леса, где даль стволы дерев туманит,
На речку снежную, где проруби блестят.

Мечтаю. Думаю. Брожу
среди развалин
Разбитого снарядами села.
Повторены зеркалами проталин
Остатки хижин, выжженных дотла.

Стволы берез с
оббитыми ветвями.
Меж них - прямые остовы печей.
Зола и мусор серыми буграми
Да груды обгорелых кирпичей.

Орешник, елки,
тонкие осины
Сплошь в воробьях. Все утро в голове
Стоит веселый щебет воробьиный
И тонет взор в неяркой синеве.

От ветра жмуришься,
слегка сдвигаешь брови.
Снег сходит медленно, и, на земле сырой
Оттаяв, проступают лужи крови,
Следы боев, гремевших здесь зимой.

1916. Действующая армия

***

Письмо

Зимой по утренней заре

Я шел с твоим письмом в кармане.

По грудь в морозном серебре

Еловый лес стоял в тумане.

Всходило солнце. За бугром

Порозовело небо, стало

Глубоким, чистым, а кругом

Все очарованно молчало.

Я вынимал письмо. С тоской

Смотрел на милый, ломкий почерк

И видел лоб холодный твой

И детских губ упрямый очерк.

Твой голос весело звенел

Из каждой строчки светлым звоном,

А край небес, как жар, горел

За лесом, вьюгой заметенным.

Я шел в каком-то полусне,

В густых сугробах вязли ноги,

И было странно видеть мне

Обозы, кухни на дороге,

Патрули, пушки, лошадей,

Пни, телефонный шнур на елях,

Землянки, возле них людей

В папахах серых и шинелях.

Мне было странно, что война,

Что каждый миг – возможность смерти,

Когда на свете – ты одна

И милый почерк на конверте.

В лесу, среди простых крестов,

Пехота мерно шла рядами,

На острых кончиках штыков

Мигало солнце огоньками.

Над лесом плыл кадильный дым.

В лесу стоял смолистый запах,

И снег был хрупко-голубым

У старых елей в синих лапах,

1916.  Действующая
армия

***

Ранение

От взрыва пахнет
жженым гребнем.

 Лежу в крови. К земле приник.

Протяжно за далеким гребнем

Несется стоголосый крик.

Несут. И вдалеке от
боя

Уж я предчувствую вдали

Тебя, и небо голубое,

И в тихом море корабли.

1917 

В июле Валентин Катаев получает тяжелое ранение. Он
был награжден двумя Георгиевскими крестами и орденом святой Анны IV степени,
больше известным как «Анна за храбрость», произведен в подпоручики и пожалован
титулом личного, не передающегося по наследству дворянства.

В течение 1917-1919 годов
Одесса несколько раз переходила из рук в руки, иногда бои шли прямо на улицах
города. Осенью 1918 года в Одессу вошли австрийские войска. От населения
потребовали сдать оружие. В прихожей Катаевых отрыто висела его офицерская
шашка «за храбрость» с анненским красным темляком - Катаев не боялся. Во время
обыска, с которым приходили австрийцы, он показал шашку. «Австрийский офицер, -
вспоминал Валентин Петрович, - такой же молодой, как и я, весь темно-серый,
выутюженный, в крагах и новеньком кепи, повертел ее в руках в замшевых
перчатках, прочитал по складам надпись: «За храбрость» - и вернул мне со
щегольской армейской любезностью, сказав, что я могу ее оставить у себя, так
как «такое оружие голыми руками не берут». 

С установлением советской власти в
Одессе, Валентин Катаев несколько месяцев находился в тюрьме, где его вызывали
на допросы. Чудом он остается в живых: на допросе один из чекистов узнал
талантливого поэта. В 1922 году Валентин Катаев переезжает в Москву, где продолжает
литературную работу.

С началом Великой Отечественной
войны он отправляется на фронт в качестве военного корреспондента, продолжая
запечатлевать события войны в своих произведениях.

Город Белый

Здесь русский город был. Среди развалин,

В провалах окон и в пролетах крыш,

Осенний день так ярок, так зеркален,

А над землей стоит такая тишь!

Здесь думал я: ведь это вся Европа

Сюда стащила свой железный лом,

Лишь для того чтоб в зарослях укропа

Он потонул, как в море золотом.

Кто приподнимет тайную завесу?

Кто прочитает правду на камнях?

…И две старушки маленьких из лесу

Несут малину в детских коробках.

1943. Калининский фронт

 Большую
любовь читателей заслужила книга написанная в самом конце войны и повествующая
о судьбе мальчика-сироты Вани Солнцева, усыновленного боевым полком. Это был
непридуманный сюжет, взятый из военной 
жизни.  Институт «сыновей полка» с
тех пор утвердился в отечественной армии, по повести была написана одноименная
пьеса, снят фильм.

Как многие творческие люди,
Валентин Катаев остро чувствовал как врывающиеся в жизнь людей войны с
неистовостью разрушают красоту всего окружающего, жадно поглощают тихую радость
человеческой жизни. «У дороги недалеко от колодца виднелось распятие.
Если на фронте было тихо, то мне позволялось побродить по окрестностям, не
слишком отдаляясь от орудийного взвода. Я любил ходить к этому распятию.
Старый, серый от времени деревянный крест с неестественно маленькой фигуркой
пригвожденного Богочеловека, свесившего почти что детскую головку в терновом
венце. «...» Вдалеке в тумане слабо виднеется как бы рыбья косточка костела,
постепенно разрушающегося от наших и немецких снарядов. Распятый Христос и
разрушающийся храм. Было странное несоответствие между распятым Христом,
разрушением храма, тем кровопролитием, которое совершалось здесь, под
Сморгонью, и во всем мире, и красотой природы»- это строки из «Юношеского
романа» очень точно передают мироощущение писателя. Острой болью несоответствия
проникнут и рассказ  «Отче наш»,
написанный в 1946 году.

Валентин Катаев, писатель и
фронтовик, прожил долгую и непростую жизнь, сохранив глубоко поэтическое
восприятие мира, которое одухотворяет его произведения, пронизанные искренней и
горячей любовью.

Аральское море

Пустыня. В штабелях дощатые щиты.

Дымок над глиняной хибаркой.

И вдруг средь этой черствой нищеты

Проплыл залив, как синька, яркий.

Проплыл. Пропал. И снова степь вокруг.

Но сердце этой встрече радо.

Ты понимаешь, милый друг,

Как мало радости нам надо?

1942

Весной  

Я не думал, чтоб смогла так сильно

Овладеть моей душою ты!

Солнце светит яростно и пыльно,

И от пчел весь день звенят кусты.

Море блещет серебром горячим.

Пахнут листья молодой ольхи.

Хорошо весь день бродить по дачам

И бессвязно бормотать стихи,

Выйти в поле, потерять дорогу,

Ввериться таинственной судьбе,

И молиться ласковому Богу

О своей любви и о тебе.

1920

 ***

Сначала сушь и дичь запущенного парка.

Потом дорога вниз и каменная арка.

Совсем Италия. Кривой маслины ствол,

Висящий в пустоте сияющей и яркой,

И море – ровное, как стол.

Я знал, я чувствовал, что поздно или рано

Вернусь на родину и сяду у платана,

На каменной скамье, – непризнанный поэт, –

Вдыхая аромат цветущего бурьяна,

До слез знакомый с детских лет.

Ну, вот и жизнь прошла. Невесело, конечно.

Но в вечность я смотрю спокойно и беспечно.

Замкнулся синий круг. Все повторилось вновь.

Все это было встарь. Все это будет вечно,

Мое бессмертие
– любовь.

1944

Подготовила сестра Свято-Георгиевского Сестричества Анна Мартынова

 Источники:

http://chtoby-pomnili.com/page.php?id=1550

http://www.postkomsg.com/culture/196769/

http://ruslit.traumlibrary.net/book/kataev-ss09-09/kataev-ss09-09.html#work005069