Ксеньюшка...

Есть в родном городе одно удивительное место. Кладбище. На кладбище –
часовня. Вроде ничего необычного. Но отчего-то у этой часовни свечи
горят в любой день до самой ночи. И люди у входа в часовню очередью
стоят. С цветами.

В будни – меньше, а вот в воскресенье и в праздники – бывает и по
несколько часов. В очереди, или просто у часовни, часто поют. Акафист.
Или молитвы разные. Или песни. А еще там пишут записочки. Вообще-то, для
записочек у часовни ящичек специальный имеется. Только туда мало кто
записочки бросает: пытаются все больше просунуть в щелку на водосточной
трубе. Или закинуть повыше, к окошку под крышей. А еще там ходят
кругами. Ведь верится, что если обойти часовню 3 раза против часовой
стрелки, то загаданное непременно сбудется...

Говорят, раньше, когда-то давно, там просто могилка была. Да люди
очень быстро разобрали могильный холмик. Один раз досыпали – люди снова
разобрали. Второй раз досыпали – история повторилась. Тогда и часовню
построить решили...

«Ксения Блаженная, помоги, родная...» Вот так и просят тут, со всей страны приезжают...

Эта часовня вошла в мою жизнь однажды, после тяжелой потери, когда
казалось, что помощи, поддержки искать совсем негде. А у часовни можно
ткнуться в стенку лбом. И почувствовать, что ты наконец – не один...

Позже за часовней и за утешением я начала искать саму Ксеньюшку.
Начала пристально вглядываться в этот удивительный женский образ.
Заметила, осознала число 26 – возраст, в котором Ксеньюшка осталась
вдовой.

В наше техническое и рациональное время, которое так быстро несется
вперед, мы часто не успеваем заметить даже самих себя. А от других
людей, от их горестей и радостей вынуждены нередко почти отмахиваться.
Ведь мы и так с трудом справляемся с бесконечным потоком «информации».

Она кажется нам очень значимой и серьезной, мы пытаемся разобраться
хоть в чем-то, тонем в океане событий, фактов, мнений, и, в конце
концов, чтобы хоть как-то удержаться на поверхности и не захлебнуться,
строим себе плот из нескольких высказываний о жизни и о людях, которые и
воспринимаем как некоторую истину, через которую можно смотреть на весь
окружающий мир. Всё, что хоть сколько-нибудь в наши понятия не
укладывается, воспринимается нами как опасность: ведь если плот
сломается, мы, кажется, неминуемо потонем...

Из всего этого безумия мы и вырываемся порой поближе к мирному
материнскому участливому Ксеньюшкиному сердцу. И почти никогда не
задумываемся о том, что и она когда-то жила в этом мире. И в этом
городе. И что и ей бывало и больно, и одиноко...

Есть в женском существе какая-то тайна. Оно как будто не может быть –
само по себе. Мужское может. А женскому непременно нужен кто-то. Так,
чтобы постоянно и неизменно быть с кем-то, быть для кого-то. Быть
устремленной – на другого. Женское сердце неспокойно, пока не найдет
этого кого-то.

Того, кто в конце концов становится содержанием и смыслом его,
сердца женского, жизни. Наверное, можно даже сказать, что любовь есть
самое естественное и жизненно необходимое состояние женского существа...

Такой была, вероятно, и молодая Ксения. И таким смыслом и содержанием жизни был для нее ее горячо любимый муж.

Он не мог умереть. Пока жила она, он не мог умереть. Это
противоречило просто самому устроению ее жизни. Не мог умереть смысл и
содержание ее жизни – ведь эта жизнь продолжалась. Она жила для него, и,
значит, если его нет, то нет и ее. Но он сам в ней – жив...

Ксения не могла потерпеть никакой неправды, никакой двойственности,
никакой измены, ни самой себе, ни памяти мужа. И единственно
естественным, единственно логичным и очевидным для нее и оказалось
пройти этот путь до конца: Ксения умерла, жив Андрей Федорович...

А дальше то, оставшееся собой по сути, женское существо, жаждало
того, для кого, ради кого, направленной на кого. И она нашла – Бога. И в
Боге – весь мир вокруг.

Это нам мало понятно. Мы, как правило, не имеем ни малейшего понятия о том, где Его искать.

Мы знаем, нас учили в школе, как устроен мир, от атомов до галактик.
В этом мире нет места Богу. Мы знаем, нас учили в школе, как устроено
наше тело, от клетки до целого организма. И в нем тоже нет места Богу.
Мы знаем, что у нас есть нервные окончания, которые воспринимают разные
сигналы, и есть мозг, который эти сигналы воспринимает и обрабатывает.

А еще у нас есть сердце, которое сокращается и перегоняет по телу кровь. И все это не имеет к Богу ни малейшего отношения.

И всё же, при всем при этом, мы точно знаем, что в собственном теле
нам порой бывает тесно. Так, как будто оно, хоть и наше, но к нам, в
каком-то глубоком, неясном, но отчего-то все же совершенно очевидном
смысле, имеет мало отношения. Мы мучительно ищем наше «я». И далеко не
всегда находим.

Тому, что такое наше «я» и где его искать, нас не учили в школе. Так
почему бы тогда не предположить, что есть что-то огромное и неведомое,
какое-то безмерное пространство, о котором мы совсем ничего конкретного
не знаем, но в котором, в конце концов, мы на самом деле и существуем? А
тогда почему бы не допустить, что мы остаемся в нем и тогда, когда в
нашем теле жизнь останавливается? А если так, то может быть в нем можно
найти и Того, Кто...

В заключение мне хочется рассказать об одной встрече у Ксеньюшкиной
часовни. Дело было вечером. Часовню уже закрыли. Я сидела на скамеечке.
Подошла ко мне некая дама в тяжелой явно недешевой шубе и начала
красочно рассказывать о том, как она приехала издалека, стучала кулаками
в дверь, а часовню ей так и не открыли. «Бог всё видит!..» И как она
несколько лет назад уехала жить в Швецию (если не ошибаюсь), и там ее
обижают: денег мало платят. И она со Швецией судится. Один суд, другой,
третий, уже несколко лет судится. Каждый год приезжает, Ксеньюшке
молится, а суды выиграть всё никак не может. «Веру уже терять
начинаю...»

История из рязряда «было бы смешно если бы не было так грустно».
Конечно, это по-своему крайний случай. Но, мне кажется, в нашей вере и в
наших мольбах о помощи, направленых к Господу и ко святым, мы часто
напоминаем именно таковую даму в недешевой шубе. И редко, очень редко
нам удается вспомнить, что нам бы, христианам, задуматься о жизни, о
своей да о жизни тех, к кму мы так неуемно и эгоистично обращаемся. И
попытаться хоть чуть-чуть, хоть в чем-то быть на них похожей...

Конечно, всё сегодня непросто. И в мире, и в церкви. Но сегодняшние
десятки метров плотной широкой очереди у Ксеньюшкиной часовни, горы
цветов и уставленные свечками сугробы дают возможность верить. И
надеяться на лучшее.

Анастасия Лысенко