Ангел Благого Молчания
Ольга Берггольц родилась и выросла на переломе
эпох, в хаосе постоянно меняющихся лозунгов и установок, когда растаптывались
духовные ценности прежних поколений.
Однажды мать подарила ей икону «Ангел
Благое Молчание», и эту святыню поэтесса хранила всю жизнь. На ней явлен образ
Спасителя - Ангела Великого Света, в виде кроткого юноши с крыльями за спиной.
По одному из толкований образ этот символизирует смирение, молчаливую надежду
перед лицом страданий и смерти. А путь Ольги Берггольц был воистину путем
страданий.
Она
перенесла смерть двух любимых детей, тяготы войны, бессмысленные аресты и унизительные
допросы, исключение из Союза Писателей…
В блокадном Ленинграде она «не
геройствовала, а жила»: боялась бомбежек, мучилась голодом, но из Москвы, куда
ездила по направлению Радиокомитета, рвалась обратно, «навстречу гибели». Она
возвращалась в город, где чувствовался «заговор молчания», страшно переживая
невозможность говорить всю правду. Но её поэзия звучала в осажденном городе, и
в интонациях, словах, ритмах чувствовались неутомимое желание жить и отдавать
все свои силы - как голос колоколов Древнего Углича, где прошло детство
будущего поэта.
Ольга
Берггольц выросла в семье, хранящей атмосферу религиозности - об этом свидетельствуют
записи в её отроческих дневниках. С
ранних лет Ольге помнилась большая икона Николая Чудотворца в родительском доме,
молитвы няни Авдотьи, Богоявленский девичий монастырь, в кельях которого семья
жила в Гражданскую войну. В записях часто упоминаются церковные праздники и
трепетная подготовка к ним, непременное празднование именин, несмотря на
скудость средств. В дневнике 1923 года 24 июня - в день памяти равноапостольной
княгини Ольги - запись так и называется «Мои именины».
Ольга
даёт трогательное описание деревянной церкви Казанской иконы Божией Матери, в
которой она молилась на Литургии: «Ах,
какая уютная и приветливая церковка была внутри! В этой простенькой милой
церковке невольно молилось, отрадное чувство охватывало тебя! Везде была
живопись - ни единой ризы на иконах «…» Я горячо молилась за всех, особенно за
моих дорогих родных. «…» Выходя, я бросила прощальный взгляд и подумала: «Хорошо,
если бы в душе каждого человека была такая церковка!». Позднее поэтесса
вспоминала: « Я очень горячо верила в Бога, в силу молитвы, и светлый, горячий
восторг, который нередко охватывал меня в церкви на богослужениях, помню до сих
пор».
На
события 1920-х годов - активную работу антирелигиозной комиссии ЦК ВКП(б),
«Обновленческий собор», вскрытие мощей, тринадцатилетняя девочка откликается не
по возрасту пронзительными и сильными словами: «Итак, свершилось! Свершилось
это кощунство, это злодеяние, свершился этот поступок, которых во вселенной, во
всем безграничии не совершалось ещё. И мы, русские люди, мы, гордящиеся своей
любовью к Родине, своим патриотизмом «…», мы - сильный и смелый народ могли
допустить этот позор, то поругательство над нашими святынями! «…» Мы молчали и
молча помогали отбирать святые храмы, мы отдавали все это сами - мы,
православные христиане, славящиеся своим благочестием! И теперь наших царей
вскрывают, поругивают, а мы… молчим. Что же?! Мы, вероятно, будем молчать до
тех пор, пока нас не будут расстреливать. Так, за здорово живешь». Но уже
вскоре под влиянием школы возникают первые сомнения. При этом она признается в
своём дневнике: «Со мной происходит что-то. В понедельник бабушка одела на меня
деревянный крестик, и странно: так хорошо стало…». Далее постепенно юношеская
«неотделимая тяга к новому» отдаляют её от семейных традиций и ценностей.
Но
в глубине души вера жива. Позже, уже в Петербурге, Ольга Берггольц
благоговейно вспоминает церковь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на
Стеклянном заводе, куда ходила молиться о здоровье матери.
Поэтесса
часто бывала у Анны Ахматовой.
Однажды после встречи она восклицает на
страницах своего дневника: «Её собрание сочинений «допустили к печати», выкинув
колоссальное количество стихов. Слова Бог,
Богородица - запрещены. Подчеркнуты и вычеркнуты. Сколько хороших стихов
погибло!»(1929 г).
Близкие
и родные люди всегда говорили о ней, как о верующем человеке: в первую очередь
- родная сестра Мария Федоровна, а также художник Альтман, создавший её
портрет. Не столько внешний образ жизни её говорил об этом, - сколько вера
звучала в её стихах: молитвой, призывом, болью истерзанной души. В поэзии -
особенно военного времени - Ольга Берггольц часто использует цитаты из Библии,
христианские символы. Характерно здесь обращение к образу Распятия в блокадных
стихах - это не приём письма, а явное отражение мировоззрения автора:
«…Вот женщина стоит с доской в
объятьях;
угрюмо сомкнуты её уста,
доска в гвоздях - как будто часть
распятья,
большой обломок русского креста.
«…»
…О, чем утешить хмурых, незнакомых,
но кровно близких и родных людей?
Им только б доски вытащить из дома
и ненадолго руки снять с гвоздей.»
Или
написанное в самом начале войны горячее обращение души к Родине:
«…Я люблю тебя любовью новой,
Горькой, всепрощающей, живой.
Родина моя в венце терновом
С темной радугой над головой.»
Тяжело
переживая вынужденное молчание, невозможность говорить во весь голос, Ольга
Берггольц, уже позже, в 1952 году, напишет слова, в которых образ, подаренный
некогда матерью, как бы откликается во всей её жизни:
«…И ангел Благого Молчания
ревниво меня охранял.
Он дважды меня не нечаянно
с пути повернул. Он знал…
Он знал, никакими созвучьями
увиденного не передать.
Молчание душу измучит мне,
и лжи заржавеет печать…»
И
все-таки, особенно в тяжелые военные дни, город жил её голосом. Именно ей
доверили сказать о прорыве блокады. Её стихи животворили и поддерживали
затухающий огонек надежды в сердцах изможденных ленинградцев. И этот голос
сердца был не безответен. Люди молились за неё.
«…По вершинам вечно обнаженным
Проходила жизнь моя, звеня.
И молились Ксении Блаженной
Темные старушки за меня…».
Сестра
Мария Федоровна рассказывала, как в 1975 году, на 40 день после смерти Ольги
Берггольц, её муж пошел подавать поминальную записку, и служащий в церкви
спросил его: «Скажите, это не об Ольге Берггольц?» Муж ответил: «Да». И
служащий показал ему груду записок: «Все это поминания за Ольгу Берггольц. Их
уже более 40, и все несут и несут.» И на богослужении как голос колокола
звучало имя новопреставленной Ольги - более 40 раз.
«А я вам говорю, что
нет
Напрасно прожитых мной лет,
Ненужно пройденных путей,
Впустую принятых вещей,
Нет невоспринятых миров,
Нет мимо розданных даров,
Любви напрасной тоже нет,
Любви обиженной, больной.
Ее нетленный, чистый свет
Всегда со мной, всегда со мной,
И никогда не поздно снова
Начать всю жизнь, начать весь путь.
И так, чтоб в прошлом бы ни слова,
Ни стона бы не зачерпнуть.»
Источники:
Прозорова Н.А. Ольга Берггольц. Начало. - СПб., 2014.